Последние политические события на территории бывшего СССР заставляют задуматься о том, насколько оправданным является сотрудничество с сильной, идеологически (или этнически) близкой иностранной державой, если ее интересы совпадают с чаяниями местного населения. В двух ведущих журналах по новейшей истории недавно были опубликованы статьи, посвященные отношениям сербских немцев и украинских чиновников с Третьим рейхом — иными словами, тому, что привычно называется не подлежащим обжалованию словом «коллаборационизм». Ученые пытались выяснить, где пролегает граница между стремлением к улучшению жизни собственного народа и служением внешней силе и чем заканчиваются подобные компромиссы.

Первое исследование, опубликованное в Journal of Contemporary History, посвящено судьбе немцев Сербии (точнее, одной из ее областей — Баната). Когда в апреле 1941 года Гитлер ввел войска, фольксдойче (этнические немцы) из недовольного своим положением меньшинства превратились в «господ». Но их надежды на свое государство, опору рейха в Балканах, не сбылись. Берлин использовал банатских немцев в качестве источника пополнения войск для борьбы с партизанами и как поставщиков продовольствия для нужд вермахта. Другая статья — из журнала Contemporary European History — рассказывает о деятельности вспомогательной гражданской администрации (Hilfsverwaltung) на Украине. Хотя чиновники шли служить к немцам нередко из самых лучших побуждений (прежде всего чтобы вернуть жизнь людей в нормальное русло, чинить дороги и мосты, организовать здравоохранение), они лишь усугубили положение местного населения, помогая реализовывать эксплуататорские планы Берлина.

Свои среди чужих

Война Германии с Югославией и Грецией весной 1941 года была во многом вынужденным шагом со стороны Гитлера, сделанным с целью прикрытия южного фланга Европы во время наступления на СССР. Присутствие вооруженных сил рейха на оккупированных территориях старались свести к минимуму, и земли «раздали» союзникам и марионеточным правительствам (хорватскому, сербскому и черногорскому). На остальных территориях бывшей Югославии Гитлеру было важно обеспечить себе надежную поддержку со стороны местного населения — и банатские немцы, бывшее угнетенное меньшинство, идеально годились на эту роль.

Банатские немцы — часть более крупной этнической общности дунайских швабов. Они стали переселяться в междуречье Дуная и Тиса с середины XVIII века, когда эти территории, опустевшие после войн с турками, вошли в состав державы Габсбургов. К концу столетия мигрантов насчитывалось уже более 100 тысяч. В 1918 году, после распада Австро-Венгрии, в Банате была провозглашена недолговечная республика, но ее территорию по итогам мирных договоров разделили между Венгрией, Румынией и Королевством сербов, хорватов и словенцев. Неудивительно, что банатские немцы недолюбливали своих новых балканских господ с их националистической политикой и в 1930-е годы стали симпатизировать нацистам на исторической родине.

Однако при всей декларируемой поддержке немцев на Дунае (как опоры «нового европейского порядка»), Гитлер не дал им своего государства: Банат нужно было держать в качестве приманки для Венгрии и Румынии, и поэтому его оставили де-юре в составе Сербии, хотя управлял им вице-губернатор из числа фольксдойче. Тем не менее немцы получили не только самоуправление, но и возможность эксплуатировать другие этнические группы.

Прежде всего, речь идет о собственности евреев. Хотя фольксдойче не принимали участие в разработке планов Холокоста даже на местном уровне, однако они помогали их реализовать, например, искали и конвоировали банатских евреев в Белград. Охранники-фольксдойче не упускали случая присвоить себе украшения, обувь и другие личные вещи. Крупная собственность (дома и заводы) переходила в распоряжение имперской администрации, но та спокойно смотрела на то, как мебель, фарфор и ковры перекочевывают в дома зажиточных фольксдойче, а также назначала местных немцев на должности управляющих предприятий. Эти посты часто использовались для личного обогащения, причем бывшее еврейское фабричное имущество разворовывалось.

Банатским немцам также отдали земли, которые ранее принадлежали венгерской знати, а после межвоенной аграрной реформы — сербам-ветеранам Первой мировой войны. Впрочем, никакого расового триумфа германцев над славянами не случилось: сербские земли (и только те, которые их владельцы сами не обрабатывали) разрешили покупать и румынам, и венграм — опять же, чтобы порадовать союзников рейха. Более того, чем больше разрасталось партизанское движение, тем меньше берлинские власти хотели настраивать против себя относительно лояльных сербских крестьян Баната. И уже в 1943 году аграрная реформа была спущена на тормозах.

Но главное другое: война на Восточном фронте требовала все больше ресурсов, и за половинчатые привилегии и громкие фразы о «новом немецком порядке» и «освобождении от многолетнего рабства» фольксдойче приходилось платить свою цену — и она постоянно росла. О свободной продаже своего зерна и поросят банатские немцы скоро забыли. Берлин призывал превратить Банат в «житницу рейха», откуда сельскохозяйственная продукция может доходить до Германии за несколько дней (а не за несколько недель, как с Украины). Хотя фольксдойче составляли всего одну пятую часть населения Баната, от них требовалось от четверти поставок пшеницы и до половины поставок свинины от всей нормы вывозимой из региона сельскохозяйственной продукции. Если крестьяне не могли предоставить должное, власти реквизировали их продукты без компенсации.

Наконец, в 1942 году рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер создал дивизию СС «Принц Ойген», куда призвали почти всех годных к воинской службе немцев Баната. Это привело не только к дефициту рабочих рук в сельском хозяйстве, но и усилило ненависть сербов к своим соседям: «Принц Ойген» печально прославился исключительной жестокостью к югославским партизанам и мирному населению. Но в расовой войне, которую вел рейх, фольсксдойче не просто имели право служить ему: в этом заключался их священный долг.

Банатские немцы, радостно встретившие ввод войск и установление власти этнически близкого режима, получившие от рейха право на самоуправление и возможность поживиться за счет соседей, в итоге стали заложниками внутренней и внешней политики Берлина. И не важно, как отдельные фольксдойче относились к грабежу еврейской собственности или к переделу земельных участков: в 1944-1945 годах все немцы, проживающие на территории Югославии, были объявлены врагами народа, лишены гражданства, а имущество их подлежало конфискации. Банатские немцы дорого заплатили за свою связь с Третьим рейхом. В 1958 году фольксдойче в Югославии осталось всего 32 тысячи, то есть в десять раз меньше, чем до Второй мировой войны.

Чужие среди своих

История украинского коллаборационизма в годы Второй мировой войны — еще более противоречивый сюжет. Можно вспомнить хотя бы о том, как по-разному немцев встречали на западе Украины, присоединенной к СССР лишь в 1939 году, и на востоке. Или о том, как менялось отношение Берлина к украинскому национальному движению: от полупризнания летом 1941 года до масштабных репрессий, начавшихся с осени того же года и продлившихся до начала 1944 года, когда немцы начали активно поддерживать Организацию украинских националистов и Украинскую повстанческую армию (ОУН-УПА) в борьбе с наступающей советской армией. Пожалуй, только в последние 20 лет в мировой науке стали появляться сбалансированные, политически беспристрастные исследования этих страниц украинской (и вообще советской истории).

Авторы одного из таких исследований остановились на малоизученной эпизоде истории Украины во время немецкой оккупации: как формировалась местная вспомогательная администрация (Hilfsverwaltung), каким был ее modus operandi (образ действий), и по каким мотивам люди шли туда работать. Жизнь и судьба участников военных и полицейских формирований изучена гораздо лучше. Статья была написана на основе редких документов из областных архивов Украины, прежде всего приказов, распоряжений, записок: они представляют более объективную картину происходившего, чем материалы послевоенных разбирательств из архивов МГБ и НКВД или воспоминания украинских эмигрантов.

Хотя многие деятели националистического движения восприняли создание Рейхскомиссариата Украина в августе 1941 года как шаг к образованию украинского государства под протекторатом Германии, этим надеждам не суждено было сбыться. Украина воспринималась Берлином как сугубо географическое понятие (даже столицей нового административного образования сделали провинциальный Ровно), а национальные чувства украинцев подогревались для того, чтобы предотвратить их объединение с русскими жителями региона против новых хозяев. Власти ограничили образование до четырех классов, закрыли научные учреждения, библиотеки и музеи, снижали уровень печатных изданий — не говоря уж о массовом вывозе украинцев на принудительные работы в Германию и сокращении продовольственного снабжения.

При организации местной вспомогательной администрации рейхскомиссариата практика для Берлина была важнее идеологии — еще больше, чем в Банате. Речь не шла ни о каких ячейках будущей украинской власти, как надеялись летом 1941 года активисты ОУН-УПА, а единственно о надежных администраторах, помогающих оккупационным властям реализовать свои планы. Немецкие военные и полицейские могли даже оставить на своих должностях советских старост и руководителей районов (а сам административный аппарат уж точно оставался почти без изменений). В местах компактного проживания местных фольксдойче этот расово близкий элемент пытались выдвигать на руководящие должности, но лень и некомпетентность украинских немцев скоро стала вызывать недовольство у властей рейхскомиссариата.

Как и в Банате, от вспомогательной администрации не требовали воплощать в жизнь грандиозные замыслы рейха. Докладные записки бургомистров и глав районов свидетельствуют о том, что эти чиновники занимались главным образом состоянием дорог и мостов, проблемами с жильем, болезнями скота, сбором урожая, проблемами здравоохранения. Тем не менее, массовые убийства евреев айнзацгруппами не были бы столь быстрыми, если бы не помощь местных властей. Именно на последних уже летом 1941 года возложили обязанности по составлению списков, где отмечались все евреи, проживающие на данной территории.

Вспомогательная администрация не участвовала прямо в ликвидации евреев, но получала от нее материальный доход: часть средств, конфискованных у жертв расстрелов и депортаций, шла в бюджет городов и деревень по отдельной статье. Кроме того, выжившие после первой волны ликвидации обязаны были платить «еврейский налог». Например, в Запорожье в 1941-1942 годах больше трети доходной части бюджета города составили средства, вырученные от продажи еврейской собственности. Вселяться в опустевшие дома и квартиры украинцы также могли только с разрешения местных властей.

Но кто и зачем шел служить в Hilfsverwaltung? Информация об этом в архивах представлена крайне скупо: прежде всего это доклады немецких военных и биографические данные в уголовных делах, заведенных советскими органами безопасности в послевоенный период. При всей субъективности этих данных некоторые выводы ученые все же сделали. Прежде всего, люди шли в Hilfsverwaltung за деньгами и социальными гарантиями. Работа в администрации давала стабильную зарплату, продовольственный паек, много возможностей помочь близким, а также освобождала от депортации в Германию на принудительные работы. Однако корыстными мотивами все не ограничивалось: многие жители Украины были искренне недовольны коллективизацией и другими перегибами советского режима в 1930-е годы и сразу после прихода немцев были рады участвовать в организации «нового порядка» и исправить недостатки прошлой системы.

Из небытия выплыли даже царские чиновники, которые при советской власти были репрессированы или работали на мелких должностях. Например, бургомистр Березовки (Одесская область) при Николае II был городским головой, бургомистр Запорожья до революции закончил университет, а при советской власти работал бухгалтером. Относительно Житомирской области историк Венди Лоуэр (Wendy Lower) дала такой коллективный портрет работника администрации: старше сорока лет, уровень образования не ниже среднего, представители «среднего класса» (врачи, учителя, священники, бухгалтеры), имеющие опыт работы на руководящих должностях. Нередко именно эти кадры забрасывали вышестоящие инстанции рациональными предложениями об улучшении работы аппарата.

Но даже если сотрудники вспомогательной администрации стремились не просто набить карман или прислуживать оккупантам, а помогать соотечественникам сохранить человеческий облик, они все равно становились винтиками политики рейха, со всеми ее преступными (уничтожение евреев) и эксплуататорскими (вывоз рабочей силы и продуктов сельского хозяйства) аспектами. Немецкие власти воспринимали Hilfsverwaltung не как младших партнеров, а как проводников интересов рейха, помогающих реализовывать военные и экономические планы Германии. Местные чиновники были слишком слабы, чтобы проводить самостоятельную политику — и при этом чем дальше, тем больше местное население возлагало на них вину за репрессивные акции полиции и вермахта.

В результате авторы статьи предлагают отказаться от термина «коллаборационизм» (сотрудничество), как оценочного и негативного, в пользу «взаимодействия» (cooperation). Это слово кажется им более точно отражающим реалии жизни на оккупированных территориях: речь идет не о сознательной помощи врагам, а о совместной работе, обеспечивающей местному населению хотя бы минимальные гарантии выживания. Тем не менее, даже такое взаимодействие автоматически предполагало соучастие в преступных действиях чужой власти.

Источник