Наше восприятие музыки зависит от того, слушаем ли мы саму музыку, или того, кто ее исполняет.
Как-то раз знаменитый скрипач Джошуа Белл и газета «Вашингтон пост» решили провести эксперимент: Белл под видом уличного музыканта поиграет в вестибюле одной из станций метро, чтобы проверить, кто узнает его в такой необычной обстановке.
Тут надо подчеркнуть, что Белл – действительно выдающийся музыкант с множеством наград, и к тому же он участвует в популярных развлекательных и образовательных телепередачах и вообще не замыкается в мире сугубо академической музыки.
Можно было бы ожидать, что на него много кто обратит внимание, тем более, что играл он целых сорок три минуты. Тем не менее, из всей той толпы, что прошла мимо него в метро, его узнал только один человек, и еще несколько, хотя и не узнали в лицо, но восхитились прекрасной игрой; выручка же за уличный концерт составила 32 доллара.
Конечно, не секрет, что наше восприятие сильно подчинено привычке: мы не готовы услышать прекрасное исполнение высокой классики в метро или на улице, потому Джошуа Белл и остался незамеченным. (Конечно, есть и другие люди, которые готовы видеть прекрасное в чем угодно, когда угодно и где угодно, но их, к счастью или к несчастью, довольно мало.)
Но все-таки эксперимент с Беллом – не совсем эксперимент в научном смысле: тех людей, которые проходили мимо, никто не расспрашивал о том, что они думают по поводу музыки, и уж тем более никто не интересовался, что происходит у них в мозге, да и Белл играл один, хотя ему в пару стоило бы поставить какого-нибудь действительно уличного музыканта.
Чтобы лучше разобраться в этом парадоксе восприятия, исследователи из Университета Коннектикута и Университета штата Аризона пригласили двадцать человек без специального музыкального образования послушать набор фортепианных отрывков: каждый отрывок длился чуть больше минуты и каждый давали в двух музыкальных исполнениях.
Про одно исполнение говорили, что это играет какой-то консерваторский студент, про другое – что это некий всемирно известный пианист. И записи действительно принадлежали студенту и всемирно известному пианисту, но фокус был в том, что музыкальные фрагменты слушали несколько раз, и время от времени психологи меняли ярлыки: говорили про студенческую запись, что она знаменитая и выдающаяся, а про знаменитую и выдающуюся – что она студенческая, и наоборот.
От участников эксперимента требовалось оценить удовольствие от музыки по десятибалльной шкале; кроме того, все это они слушали, находясь в аппарате для магнитно-резонансной томографии – исследователей интересовало, как будут вести себя мозговые центры, отвечающий за обработку звуковой информации, удовольствие и когнитивный контроль.
Кто будет исполнять музыку, студент или знаменитость, объявляли заранее, и некоторые слушатели, узнав, что сейчас будет играть знаменитость, говорили потом, что именно это исполнение им понравилось больше – даже если на деле они слышали студенческую игру. (Ситуация в чем-то была похожа на ту, в которой оказался Джошуа Белл: знаменитость в метро играть не будет, потому не стоит и слушать.)
Но были и такие, которые, наоборот, высказывались в пользу «студенческого» исполнения (которое на самом деле принадлежало знаменитому пианисту). Иными словами, они как-то преодолевали перекос в восприятии, навязываемый авторитетом – то есть когда мы заранее готовы полюбить то, что исходит от какого-нибудь всеми признанного великого артиста. С психологической точки зрения здесь, наверно, нет ничего особенного: многие сталкивались с тем, что человек искренне готов полюбить что-то лишь потому, что это «что-то» любить полагается. Но авторов работы в больше степени интересовала активность мозга у обоих групп слушателей.
В статье в Scientific Reports говорится, что у тех, кто предпочитал такое «профессиональное» исполнение, наиболее активными были те участки, которые первыми обрабатывают звуковую информацию, а также зоны, отвечающие за чувство удовольствия. Причем активность в этих зонах повышалась еще до того, как начиналась собственно музыка (то есть с момента объявления исполнителя), и продолжалась в течение всего музыкального фрагмента. Мозг как бы заранее готовился воспринимать нечто великое, и оставался настроенным на великое все остальное время.
А вот у тех, которые все-таки выбирали «студенческое» исполнение, повышенная активность случалась в мозговых зонах, контролирующих когнитивные процессы и отвечающих за сопоставление разнородной информации. Когнитивный контроль также работал все время, пока человек слушал музыкальный отрывок – то есть можно сказать, что те, кто слушал именно музыку, а не авторитетного исполнителя, слушали ее осознанно.
Кроме того, контролирующие зоны у них были теснее связаны с зонами удовольствия – то есть осознанность помогала пробудить удовольствие тогда, когда оно того стоило. (Стоит уточнить, что все перечисленные участки мозга работали у обеих групп слушателей и здесь речь идет об относительной активности – что у кого работало сильнее.)
Хотя эксперимент ставили с музыкой, то же самое, скорее всего, происходит и тогда, когда мы смотрим кино, читаем книгу, и когда мы выбираем, какой компьютер купить и каким новостям верить. Действительно, довериться «авторитетному мнению» проще простого, и некоторым достаточно показать табличку с надписью «эксперт», как они будут готовы поверить хоть в единорогов, хоть в вечный двигатель – и все из-за «авторитетного мнения». С другой стороны, без авторитетов жить просто невозможно: никто не может знать всего, и, так или иначе, приходится обращаться к опыту людей, которые глубоко погружены в ту или иную область.
Наконец, справедливости ради стоит сказать, что авторитет – лишь частный случай, если иметь в виду общую склонность следовать каким-то установкам. Возвращаясь к тем же уличным музыкантам, легко можно представить человека, который убежден, что все уличные исполнители в обязательном порядке дарят слушателям радость, ощущение свободы, и прочая, и прочая, независимо от того, кто, что и как играет.
Лучше всего, конечно, чтобы между восприятием с одной стороны и установками-авторитетами с другой стороны был некий баланс. И достижения нейробиологии нам тут могли бы помочь. Те психологические особенности, о которых мы говорили выше в связи с двумя группами слушателей, разумеется, зависят от устройства мозга, так что у кого-то центры когнитивного контроля от рождения связаны с центрами удовольствия сильнее, у кого-то слабее.
Но мозг – вещь весьма пластичная, и если уж память, как говорят, можно улучшить магнитной стимуляцией, то нельзя ли подобной стимуляцией настроить мозговую активность так, чтобы достичь золотой середины между объективным восприятием и доверием к авторитетам.
