Пролетарский контроль
18 сентября 1918 года Реввоенсовет учредил революционные военные трибуналы, которые изначально должны были заниматься только рассмотрением дел, связанных с военными. Положение от 4 февраля 1919 года объединяло все ветви трибунала под управлением Верховного революционного трибунала. Однако 20 марта 1920 года был основан Верховный кассационный трибунал, подчиненный ВЦИК (Всероссийскому центральному исполнительному комитету). Впрочем, по декрету от 23 июня 1921 года он был переподчинен Верховному трибуналу, в свою очередь подчиненному ВЦИК. После этого Кассационный трибунал стал последней инстанцией, в которую истец мог обратиться с прошением об обжаловании приговора.
Отсутствие скоординированности в вынесении решений и общая неспособность судов и трибуналов определить пределы своей юрисдикции, обусловленная постоянным принятием новых законов и процедур, привели к необходимости создания единой стройной судебной системы, руководствующейся Уголовным кодексом, который был введен 1 июня 1922 года.
Практика рассмотрения гражданских исков в военном трибунале была упразднена и заменена единой системой судов, иерархия которых выстраивалась по географическому расположению. Изначально в ней было три уровня: нарсуды (народные суды), губсуды (губернские суды) и республиканские суды. Согласно правилам новой системы, кассационную жалобу мог рассматривать только суд вышестоящей инстанции по отношению к тому, который вынес изначальное решение по делу.
В отличие от царских времен, советская кассация могла выходить за рамки вопросов, поднятых истцами. Судьи не только изучали материалы предыдущих заседаний на предмет нарушения процедуры или ошибок в толковании уголовного кодекса, но и могли полностью пересмотреть решение по делу. Это давало пролетариям, не особо сведущим в юриспруденции, больше шансов на пересмотр дела, а судам высшей инстанции — инструмент для контроля над решениями судов низшей.
Красноармеец-вор
Некоторые истцы, обращавшиеся в кассационный суд с просьбой о смягчении приговора, старались обратить внимание коллегии на свое происхождение. Например, в апелляции, написанной в защиту Александра Башарина, делался упор на его личную характеристику: солдат из пролетарской семьи, которая в нем нуждалась. Поэтому коллегии судей предлагалось снизить срок положенного ему тюремного заключения.
В июне 1921 года, будучи работником государственной организации, Башарин отвечал за перевозку 1500 пудов кожи из Москвы в Екатеринбург. Но вместо того, чтобы охранять груз, он украл 48 пудов кожи. Революционный трибунал 19 ноября 1921 года приговорил его к расстрелу как члена банды, занимавшейся крупными грабежами, но ВЦИК рассмотрел дело повторно, и в результате ему дали пять лет тюремного заключения.
Почти через год отец Александра Башарина Николай написал прошение о досрочном освобождении сына. Апелляция начиналась с просьбы пересмотра его дела по пятой части 180-й статьи Уголовного кодекса, однако истец не приводил никаких оснований для этого, и она была отклонена.
Николай Башарин не сдался и подал новое прошение, теперь уже он говорил о личных качествах Александра. Так, отец писал, что сын «действительно по происхождению пролетарий». Себя он характеризовал как «работящего крестьянина» из небольшой деревеньки Петелино. «Как и мои дети, я трудился в поте лица», — писал Николай.
Отец также отмечал, что в начале Гражданской войны его сын вступил в ряды Красной Армии и получил на службе серьезные ранения, «которые не позволяют сомневаться в его преданности интересам Октябрьской революции». Далее Николай признавал, что его сын совершил уголовное преступление, и потому просил не о пересмотре дела, а о помиловании, ведь Александр был единственным кормильцем в семье.
Кассационный трибунал сократил срок Александра Башарина на 20 месяцев в связи с пятилетием Революции. Согласно документам, амнистия должна была «облегчить судьбу рабочих и крестьян, которые стали преступниками в основном по нужде, в результате случайности или совершили проступок, не направленный на подрыв достижений пролетарской революции, в первый раз».
Хотя с последним пунктом можно поспорить, ведь Башарин помогал воровать государственное имущество, — его отец продемонстрировал преданность сына Октябрьской революции, указав на его пролетарское происхождение, службу в Красной Армии и отсутствие у него судимостей.
Представление осужденного как члена нового социалистического общества было п
риемом, который часто использовался в кассациях, причем не только по делам криминального характера. Отец Башарина, создав такой образ сына, как бы говорил, что по сравнению с тем, что Александр является представителем новой общности — советского народа, все его проступки незначительны.
Подобная стратегия напоминает ту, которую применяли лишенцы — люди, после признания их враждебными социалистическому режиму (спекулянты, священники, полицейские и так далее), терявшие гражданство и право работать на государственной службе, а также не получавшие социальные услуги и не имевшие права голосовать. Они могли оспорить свой статус в суде и зачастую так и поступали. Лишенцы пытались представить себя «перековавшимися», заявляли о преданности государству и о своих трудовых заслугах.
Грабители и исподнее
Обвинение имело право начать процедуру кассации против обвиняемых, в отношении которых суд выносил слишком мягкое или слишком жесткое решение. В качестве примера можно привести дело о вооруженном ограблении, совершенном в Москве в 1926 году. Алексей Селетчик, Александр Горбачев, Иван Андреев и Иван Швесцов вломились в дом Владимира Голубина. Они пытали жильцов, в том числе и 80-летнюю мать Голубина, при помощи холодного оружия. Затем грабители взяли «одежду, исподнее, карманные часы и 150 рублей» и убежали. Все они были осуждены 3 мая 1927 года по 59-й статье уголовного кодекса, предполагающей наказание за участие в вооруженной преступной группе, и получили пять лет тюремного заключения.
Однако помощник прокурора по фамилии Шевердин подал по собственной инициативе кассацию в Верховный суд РСФСР. Он указывал на то, что осужденные действительно состояли в банде, однако их преступления не подпадают под статью, по которой они были осуждены. Швердин описывал их деятельность как не соответствующую положениям этой статьи, предполагающим намерение ослабить силу и авторитет государства. Вместо этого он предлагал осудить преступников как простых грабителей. Кассационная коллегия приняла аргументы заместителя прокурора и назначила пересмотр решения суда.
Здесь важно подчеркнуть три детали. Прежде всего, во второй половине 1920-х годов на решение уже почти не влияло классовое происхождение подсудимых (по другим документам делопроизводства того времени это отчетливо видно). Во-вторых, несмотря на то, что дело было закрыто и виновные осуждены, прокурор исполнил свою надзорную роль, переведя разбирательство в вышестоящую инстанцию. В-третьих, Верховный суд отменил решение губсуда.
Личные мотивы Швердина неизвестны, однако на примере этого дела видно, что советский суд работал, несмотря на распространенное мнение о том, что апелляция в советские времена могла привести лишь к ужесточению наказания.
Расстрел и выкидыш
В некоторых ситуациях, в особенности в первые годы Советской власти, кассационная система не могла должным образом защитить обвиняемого.
19 декабря 1921 года 20-летняя Мария Козлова зашла в незапертую квартиру Екатерины Драко-Хруст. Она немедленно ударила Драко-Хруст по голове тупым металлическим предметом, в результате чего та умерла. Вслед за Козловой в квартиру зашел ее муж Алексей. Парочка прочесала помещение, забрала ценности, а потом попыталась продать их на ближайшем рынке. Но один из торговцев заподозрил неладное и донес на Козловых в милицию, после чего они были арестованы.
Во время расследования муж Козловой признал ограбление квартиры, однако свалил всю вину на жену, рассказав, что план преступления разработала она. 15 марта 1922 года Московский революционный военный трибунал приговорил обоих к смертной казни.
Алексей Козлов подал кассационную жалобу относительно своего приговора. На следующий день кассационный трибунал провел слушанья по делу и оставил смертный приговор в силе.
Мария Козлова написала два письма в Московский революционный военный трибунал, которые были доставлены во ВЦИК. Она рассказывала в них о том, как несчастна, как раскаивается в содеянном и как хочет стать образцовым советским гражданином. Первое письмо она отправила из больницы Лефортовской тюрьмы, куда ее положили после выкидыша. Козлова была беременна, но следствие не сочло это причиной для пересмотра приговора. Во втором письме она повторяла предыдущие доводы, характеризовала себя как отличного работника и писала, что выкидыш сам по себе стал для нее достаточно суровым наказанием.
По приказу председателя ВЦИК Михаила Калинина дело Козловой было пересмотрено. Следствие подчеркнуло следующие факты. Во-первых, все свидетельствовало о том, что Драко-Хруст убила именно она. Во-вторых, такое деяние, согласно УК, каралось смертной казнью. В-третьих, учитывая тяжесть преступления, отмена приговора была невозможна. Однако, учитывая особые обстоятельства дела, следствие направило дело в надзорный трибунал для дальнейшего рассмотрения.
Надзорный трибунал заменил смертный приговор Козловой на десять лет тюремного заключения, так как, по результатам дополнительного расследования оказалось, что установленные факты не оправдывали столь тяжелую меру наказания. Были также учтены обстоятельства беременности преступницы. Согласно только что принятому Кодексу уголовного судопроизводства, рассмотрение ее дела следовало отложить — однако этого сделано не было. Опять же, это дело демонстрирует вдумчивый подход советской системы к решению и возможность смягчения приговора, чего обычно не замечают историки, изучающие период становления советской власти.
* * *
Три дела, приведенных выше, показывают, что решения советского кассационного суда в 1920-е годы действительно имели вес. Коллегии судей исправляли ошибки нижестоящих инстанций и защищали права рабочих, выражавших желание сотрудничать с властью.
